Он когда-то хотел стать таким как отец. Он не мирился с предательством, презирал трусость. Он ненавидел, когда его били, и он дрался. Дрался, потому что не мог найти боле выхода, дрался потому, что обязан, был носить это гордое имя. Его звали Волк.
После смерти отца он уже не видел никакого смысла оставаться в этих краях. Лис обратил свою морду в сторону охотничьей зоны и устремился вперёд.
Я знаю, что каждый живой,
В жизни своей задаёт свой вопрос,
И в той тишине немой,
Вдыхает он свежесть слёз.
Зачем? Я спросил у тебя,
Но ты не ответил мне,
Ты Волком назвал меня,
Теперь я бегу к Луне.
Немыслима пустота,
Под натиском горьких слёз,
Но видно моя судьба,
Всю жизнь задавать вопрос…
“А на днях случилось это. Случилось то, что приводит меня в недоумение. Зачем? Зачем он так поступил?” (Polina.S.)
“Через несколько секунд ужас вспыхнул и в зрачках Серохвостого, он отпихнул меня, затем я был ослеплен. Новый щелчок ружья. Я распахнул глаза через мгновение. Люди подняли панику там, внизу, но я не видел отца. А он лежал рядом. Я сглотнул горькую, гадкую слюну. Серохвостый дергался на одном месте. Я прильнул к нему. В его глазах уже не было печали или горя. У него в глазах была... Радость!” (Polina.S.)
Рыжие краски неба вернули Волка к жизни. Он оглянулся на только что пересечённую им охотничью зону, и устало, опустив голову, побрёл вперёд, слабо перебирая лапами. Воздух был тёплый и бархатный, и даже легкий ветерок не мог охладить разгорячённый быстрым бегом организм. Лис чувствовал его прикосновение, будто чья-то знакомая твёрдая лапа лежала на его плече, как тогда, год назад. Волк остановился, и, оглянувшись тут же вскинул голову, будто беззвучно воя. По небу тихо плыли золотые облака, и только отдалённые звуки из людской деревни нарушали спокойствие природы. В воздухе быстро прошмыгнули чёрные молнии маленьких проворных птичек, ловящих насекомых налету. Лис проследил за ними взглядом, и снова двинулся в путь.
Когда на землю опустилась ночь, Волк остановился и лёг в траву. Он не страшился, что его могут легко найти, не здесь его смерть, он знал. Он всегда знал это, и не мог мириться с тем, что кто-то погибал. Лис считал это неправильным, так недолжно было быть, жизнь тех, кто был ему дорог, обрывалась именно тогда, когда они были ещё годны для великих дел. Это было нечестно. Никто не в праве лишать существо жизни кроме… Кого, Волк не знал, и не любил задумываться над этим. Он чувствовал, что есть кто-то кто выше людей, кто тоже наказывает их.
“Моя лисица не очень верила мне, когда я рассказал ей про машины. А теперь она видела тракторы и грузовики своими глазами.
Воздух, наш кристальный, свежий, чистый воздух стал противен, как в том городе, но мы привыкли. Мы привыкли к тому, что на наших полях оставались грязные следы их колес, и землю теперь рыхлили совсем рядом с нашим домом.” (Polina.S.)
А ты молчала потому,
Что тоже знала ответ,
Быть может, вижу, почему,
Но кажется, что нет.
Ты умерла, и я один,
Мне вырвали сердце вон,
Но на реке ход белых льдин,
Сменился спокойствием волн…
Утро встретило Волка внезапным инеем. Там, куда уже дотянулось солнце, трава зеленела своей привычной свежестью, но стебельки под лапами лиса пока ещё были покрыты белым налётом. В шерсти замёрзли маленькие льдинки, и лис принялся выгрызать их, чтобы немного утолить жажду и избавится от колтунов.
К полудню в небе снова засияло солнце, и следы утренних заморозков исчезли насовсем. День был таким же тёплым и тихим как вчера. На свою работу вылетели мохнатые серо-рыжие пчёлы, плотненькие добрые шмели и целая радуга бабочек. Все они кружились вокруг лиса, а он был один. И чем ближе он приближался к горам, тем меньше встречалось ему лисьих и енотовых тропок, пересекающих дикие поля и перелески.
Волка сложно описать. Если бы вы по невиданной случайности повстречались с ним, он показался вам обыкновенной лисицей, как тысячи таких. У него не было такого красивого серого хвоста, как у его отца, такого же прекрасного пушистого меха. Но он был по-своему красив. Более широкая, чем у лисиц, больше даже волчья морда, бархатные, шоколадного цвета, ушки, напряжённый, нахмуренный взгляд. И глаза. У него были красивые, большие, раскосые глаза разного цвета. Один глаз его, левый, был, синим, как небо, а второй коричневым, словно крылья бабочки-шоколадницы. Ещё только что, родившись, он не имел никаких особых качеств. Его братья и сестренки ни в чём не уступали и не превосходили его. Но, вырастая, он всё больше и больше становился похожим на волка.
В характере его появилась волчья скрытность, а в остальном стала проявляться сила этого серого хищника. Вообщем, это возникало внезапными всплесками, в связи с какими либо обстоятельствами, и в повседневной жизни он всё же оставался обычным лисом, который не любил особо задумываться над тем, что происходит в жизни. Но жизнь будто тыкала его носом в ошибки - его и других, специально, чтобы показать, что не бывает постоянного спокойствия и мира. И не сможет быть никогда, пока остаётся то, что живёт и существует.
К вечеру следующего дня лис добрался до гор. Они встретили его своим безразличным молчанием, что завораживало и лишало сил. Белые ледяные верхушки гор были плотно закрыты серыми ватными облаками, будто повисшими на них. Волк оглядел молчаливые громадные камни и скрылся в горном лесу.
Земля была усеяна ёлочными иголками и осколками каменной породы, практически раскрошившимися в песок, а порой валяющимися целыми булыжниками. Почву пронизывали корни деревьев, иногда появляясь на поверхности арками, узлами, бездвижными змейками. Вокруг царила гармония и спокойствие. Несколько маленьких птичек чирикали в кронах деревьев, на кедре, встревоженная появлением хищника, цокнула белка. Горы вели тихую, спокойную жизнь, которую лишь иногда нарушали крики орлов или грохот падающих камней.
Волк не чувствовал усталости, зато его внезапно взял приступ голода. Зверь жадными глазами оглядывался по сторонам, пытаясь выглядеть хоть одно живое существо, более доступное чем юркие пушистые белки и маленькие пичужки, что летали где-то высоко и были для него недосягаемы. По дороге лис проглотил несколько маленьких ягод, но они мало утолили его голод. Куда-то внезапно пропали все зайцы, кролики, лягушки, мыши…остались одни маленькие ящерки, прячущиеся под камнями. Волк перевернул один из них, и схватив зубы крохотное извивающиеся тельце пресмыкающегося, перекусил хрупкий хребет. Ящерица перестала шевелиться и тоненькой верёвочкой повисла в пасти лиса. Тот без всякого удовольствия проглотил её и продолжил свой путь.
К вечеру он поймал уже штук пятьдесят таких ящерок, жутко утомился, но как не странно, практически насытился. Тропинка уходила всё выше и выше в горы, и в воздухе уже отчётливо стал чувствоваться запах воды. Ветер приносил его откуда-то сверху. На минуту Волку показалось, что он сидит у горного озера и сквозь прозрачную пелену воды видит, как сверкают и серебрятся на солнце спины рыб. Когда лис открыл глаза, было уже утро…
Весь день пути голову зверя никак не могла покинуть мысль о воде. Его уже давно мучила жажда, так как последний раз он напился из источника ещё до первой пойманной ящерицы, а сегодня утром полизал росу, выступившую на траве и листьях странных стелющихся растений.
Солнце сквозь ветви деревьев бросало на землю яркие блики. Становилось всё светлее, и хвойные деревья стали постепенно сменятся лиственными. Волк уже различал в воздухе запах сухой травы и цветов. Где-то за следующим поворотом начиналось горное плато.
Лис был рад смене ощущений. Тени леса пришёл на смену яркий солнечный свет и жёлтая трава, с редкими вкраплениями красивых, но неярких цветов. Волк скрылся в траве, водя носом по земле. Вскоре он наконец обнаружил маленькую мышиную норку. Серая её обитательница, почувствовав запах опасности, не стремилась вылезать из своего жилища. Неподалёку, пронзительно пискнув, промчалась её соседка и скрылась в своей норке. Лис бросился за ней, и наткнулся на целую колонию мышей. От запаха еды у него закружилась голова, и он стал неистово скрести землю лапами, пытаясь раскопать одну из норок. Земля и сухие семена растений забились ему в нос и уши, и лис постоянно чихал, встряхивая головой.
Через пол час, не выдержав психологического напора, одна из мышей выскочила из своей норы. Волк метнулся к ней смертоносной стрелой, и мигом проглотил.
Вечер окрасил небо в золотистые цвета, и чёрные тени деревьев на их фоне казались нарисованными рукой умелого художника. Тонкие листики некоторых насквозь светились медовым цветом, таким тёплым и мягким, как плюшевое одеяло. Лис сидел у озера, и любовался его золотой водой. Август уносил с собой тепло, ночи стали холоднее, но лето ещё давало понежиться в тепле днём. Сквозь стекло воды Волк увидел, как, лавируя меж водорослей, прошмыгнула красивая большая рыба, будто специально поддразнивая его. Лис вскочил, следя за ней взглядом, и внезапно крикнул:
- Подожди!
Но рыба лишь молча махнула хвостом и ушла на глубину…
Три вопроса задай мне, отвечу,
Пройдут года, пролетят быстротечно,
Забыты вопросы, что сердца задают,
“Куда мне идти? И куда все идут?”
Любя, ненавидя, ругаясь и плача,
Мы ждём и надеемся - на удачу,
Задай три вопроса - отвечу легко,
Увы, остальное мне знать не дано…
Всю ночь Волк не спал и всё смотрел и смотрел в тёмную глубину озера, чтобы увидеть ту самую красивую большую рыбу с серебристой спиной и грустными стеклянными глазами. Порой мимо проплывала рыба, но лис точно знал, что это не она, не та, что он ждёт. Так прошёл день. Волк даже не охотился, боясь прозевать рыбу, и уже когда стало темно, и уже нечего не нельзя было различить в воде, он отправился на охоту.
К утру, поймав двух жирных кроликов, он снова вернулся к озеру, и продолжил ждать.
Время от времени в голове его возникала мысль, обойти озеро вокруг, но, прикинув взглядом, диаметр оного, не решался покинуть насиженное место.
На третий день она, наконец, появилась. Серебристая в крапинку спинка её сверкнула в лучах заходящего солнца, и Волк вскочил, крикнув:
- Не уходи!
Рыба, сохраняя присущее ей молчание, ушла на глубину. Волк сел снова, тихо прошептав:
- Куда же ты…
Ему было очень обидно за бесполезные ожидания. Рябь на воде колыхало его отражение. Лис сидел, уставившись на него, будто пытаясь найти в нём где-то потерянную душу. И сквозь рыжие разводы своей шерсти зверь неясно различил грустные стеклянные глаза и тупой блестящий нос. Рыба высунулась из воды наполовину, смотря на Волка. Он не мог поверить в это!
- Ты пришла, чтобы выслушать меня? - спросил он.
Рыба еле заметно кивнула.
- Всего три истории… - отвлечённо произнёс лис, и снова обратился к молчаливой собеседнице, - а что потом?
Рыба покачала головой.
Волк вздохнул, припоминая самое главное в его жизни событие, и начал рассказ:
- Тогда тоже была осень, - тихо сказал он, - но мех моей возлюбленной был в тысячу раз прекраснее всех красок этого времени года…
Она ещё совсем юная и свежая, как и я, семенила по полю, и движения её были легки и изящны. Я заметил её издалека, и не сказать, чтоб сразу влюбился, но проникся огромной симпатией. Тогда в первый раз я решил подойти к ней:
- Здравствуй, - довольно уверено проговорил я, выскочив из густой зёлёной поросли.
Она остановилась, осмотрев меня. Во взгляде её читался интерес и лёгкая надменность, с которой она мне вообщем то и ответила.
- Здравствуй, здравствуй. Ты так неожиданно появился. Неужели я зашла на твою территорию?
- Да нет, что ты… - смутился я, - у меня пока нет своей территории… Это территория моего отца.
- Ну, тогда я пойду, - сказала лисица.
- Стой! - выкрикнул я. Она обернулась, улыбаясь, и я растерялся:
- Стой… подожди… меня зовут Волк, а тебя.
- У тебя очень интересное имя, Волк, но я, пожалуй, правда пойду, - в голосе лисицы появилась серьёзная нотка. Она явно не хотела идти на контакт.
- Скажи только своё имя, пожалуйста! - крикнул я ей в спину.
- Этис, - ответила лисица и скрылась в траве.
Месяц спустя я всё ещё не мог забыть этого имени, этой надменности в глазах, этого сладкого голоса. И вот судьба сжалилась надо мной, мы снова встретились. Но на этот раз она была не одна. Её лис приветливо встретил меня, и видно, никак не мог понять, почему я так угрюм. Этис улыбалась, хотя в глазах я явно различал сожаление.
Вечером мы договорились встретиться. Она сдерживала себя, как только могла. По каждому движению Этис я понимал, что она ко мне неравнодушна, но опустится до измены, она не могла.
Короткие встречи продолжались ещё в течение месяца, и они были неизбежны. До поры до времени никто не замечал нашего общения, мы наслаждались друг другом, я показывал ей свои самые любимые и самые красивые уголки природы, и единственное что могло нарушить гармонию наших отношений, это то, что она постоянно возвращала себя в реальность, постоянно беспокоилась, и следила, не смотрит ли кто за нами.
Всё оборвалось в один прекрасный день, точнее Этис оборвала всё сама. Она уговорила меня встретится вместе с ней и её другом, и встреча состоялась. Я поплатился за нё шрамом на плече. Лис предупредил меня, чтобы мы больше не встречались, иначе это будет моя последняя встреча.
Но тогда в моей привычке не было уступать при первой же угрозе. Когда рана зажила, я выждал момент, и, подкараулив лиса у обрыва, с лёгкостью столкнул его туда. Никто не видел, и никто не слышал, никто не узнал о случившемся. И до сих пор не знает. Мной тогда руководила страшная сила, под названием страсть. Судьба наказал меня. За убийство я расплачиваюсь до сих пор.
Сначала все родившиеся детёныши Этис оказались мёртвыми. Она очень долго отходила от этого происшествия, это были её первые роды, первые малыши. После этого она больше не хотела заводить лисят, и уговорила меня. Весь год я не отходил от неё и всячески успокаивал. К этому времени город стал разрастаться, и это ещё больше угнетало Этис. Потом наступило лето. Жизнь стала радовать её всё больше и больше, и вскоре мы вместе носились по полям, играя с бабочками, кувыркаясь и гоняясь, друг за другом. Даже смерть отца не смогла омрачить мою радость за Этис. Я уже даже надеялся, что этой весной она изменит своё решение, и у нас будут лисята, но судьба продолжала свою кару за совершённое мною злодеяние. В этом июле мою лисицу сбила машина.
Самым ужасным было то что, после этого происшествия ей пришлось прожить ещё четыре дня в боли и страданиях. После аварии я кое-как помог добраться ей до дома, и долго вылизывал раны, останавливая кровотечение. Два дня она лежала без сознания, а когда очнулась, то разрыдалась. Машина лишила её одной передней лапы, правого глаза и уха.
Этис долго твердила, что ей незачем жить, что все мои уверения, что я не уйду от неё, неправда, и что следующим же летом я сбегу к нормальной лисице. Я не собирался её переубеждать, и уходить тоже никуда не собирался. Для меня она так и осталась самой прекраснейшей из прекрасных, но на следующий день она умерла. Утром я проснулся, почувствовав холод. Этис лежала рядом без движения. Она умерла во сне.
- Вот и всё, - когда Волк закончил свой рассказ, уже начало светать. Рыба, что слушала его всё это время, и только иногда погружалась в воду, казалось, глубоко сочувствовала лису, ещё минуту была на поверхности, а затем снова ушла на глубину.
Лис вздохнул. Воспоминания подняли со дна его сердца много ощущений, но самым сильным из них было ощущение боли потери, что случилась так недавно. Больше всего он сейчас боялся, что рыба ушла, ушла и больше не вернётся, как и многие в его жизни…
Пол дня он ждал, боясь прозевать её появление, но голод взял вверх. Лис поймал неподалёку несколько мышей, и снова лёг рядом с озером. Дремота одолела его, и вскоре он уснул.
Волка разбудил плеск воды. Уже наступила ночь, и на чистом небе поблёскивали звёзды. Рыба ждала новой истории, и нетерпение в её глазах подарило лису некое вдохновение. Он сел, и немного пригладив языком шерсть, начал рассказ:
- Вчера я упомянул о своём отце. Я немного соврал. Когда он погиб мне было очень больно, и я до сих пор не могу понять, зачем он сделал это.
“Старый лис стоял на вершине Орлиной горы. Ветер сильно обдувал его, срывая вниз, но лис стоял и с глубочайшей грустью окидывал взглядом родные края. Это был мой отец, Серохвостый. Он вечно был грустен, говорят, из-за трудного детства. Сам то я не говорил с отцом на данную тему. Моя далекая сестра Нелли обратила внимание, что с годами Серохвостый становится все грустнее. Я бы возразил, поскольку его любимая лиса Флай, моя мать, все еще была рядом. Так почему же он грустен?
Говорят трели птиц и последние крики орлов, что дух отца удручен машинами. Но я не знаю другой жизни. Я родился и увидел Долину такой, какая она есть. Я не тоскую.
Более того, отец тоскует по волку, потому что все они перекочевали в другие, более холодные края. Он назвал меня в его честь - он дал мне имя Волк, и это странно...
Так или иначе, Серохвостый грустен. В его глазах при встрече с моими я лицезрею боль и замкнутость. Почему он грустен?
Какие-то невероятные сети стального холода окутывают мою внутреннюю сторону при виде отца. Я желаю, страстно желаю, чтобы он улыбнулся. Но эту улыбку наблюдала лишь Нелли. Моя сестра тоже стара, но я молод. Я привык к лязгу мотора, и продолжаю наслаждаться жизнью. Жизнь - это ведь подарок! Почему отец грустен?
Он стоит на этой горе, а внизу вероломно хохочут люди, будто радуясь его горю. Я надеюсь, надеюсь на его улыбку, но он молчит и не улыбается. Мои родители стары, и я забочусь о них, как никто из его предыдущих детей. Я грустен, потому что Флай грустна, потому что Серохвостый грустен. Почему?” (Polina.S)
Так думал я тогда, потому что отец был мне самым лучшим другом, хоть и строго судил все мои поступки. Я доверял ему все мои самые страшные тайны и секреты, все кроме одной. Я не рассказал ему про то, что убил лиса Этис. Не смог. Это полностью изменило бы мнение Серохвостого обо мне, возможно, он бы даже убил меня. Но в последнее время мне почему-то хочется рассказать ему. Только уже поздно. Он был честным лисом, честным и благородным, и я всегда хотел стать таким же, как он.
“Он посмотрел на меня. Он проник в меня глазами, мне стало не по себе, но он тепло улыбался. Я позволил себе улыбнуться в ответ, хотя сердце мое тяжело билось о грудь. Серохвостый сказал что-то. Я не понял, его голос ослаб. Отец продолжал улыбаться, когда закрыл побледневшие веки и безвольно опустил голову на землю. Я глянул на кровь, хлеставшей на грязную, старую, поседевшую шерсть. Отец был старым, но величественным. Его сточенные, невтягивающиеся когти, его расколовшиеся зубы, его протертые подушки на лапах вызывали у меня восхищение. Его знали все в лесу, вокруг него ходило много легенд, но я знал - это мой отец! И я был горд, оставаться его сыном.”
Небо не прощает зло, но не наказывает добро. Мой отец прожил свою долгую жизнь так, как должен жить не только лис, но и человек. Я горжусь им, но очень сомневаюсь, что он гордится мной… там, -
Волк кивнул на небо, усеянное звёздами. Ему всегда казалось, что отец смотрит на него оттуда, и взгляд его то хмур, то печален. Лис взглянул на свою молчаливую слушательницу. Рыба покрутилась вокруг своей оси, немного развеселив лиса, и снова ушла на глубину.
Эту половину ночи и утро Волк провёл в охоте. Он поймал несколько кроликов про запас, и, вернувшись к озеру, позволил себе немного поспать. Рыба разбудила его спустя час.
Она выжидающе смотрела на него, и лис вздохнув, начал:
- Сегодняшняя история будет касаться первого моего рассказа. В глубоком детстве у меня был друг. Маленький лисёнок с красивой красной шубкой, острым аристократическим носом, хорошим воспитанием. У него были здоровые и крепкие родители, у которых он был единственным сыном. Но как ни странно, я не завидовал ему, напротив. Мы были лучшими друзьями, “друзьями навеки”, как говорил тогда я. Его звали Палчер, и он всегда и во всём был лучшим.
Как-то тёплым летним днём, я, мой брат и Палчер, уже молодые лисы, но ещё совсем глупые, поспорили, кто осмелится пересечь Охотничью зону. Когда место соревнования уже было близко, я почувствовал холодный загробный ветерок. Палчер смело выбежал вперёд, и стал быстро пересекать поле. Краем глаза я заметил опасность и не знал, как бы предупредить лиса, чтобы охотник меня не заметил. Брат опередил меня, во всё горло проорав:
- Охотник!!!
Тут же раздался выстрел. Я сразу понял, что стреляют в нас, и бросился на брата, пригнув к земле. Пуля задела меня по лапе, оставив полосу распоротой кожи. Не дожидаясь второго выстрела, мы бросились в разные стороны.
По возвращению домой меня к великому счастью встретил целый и невредимый брат, и мы с ним тут же поспешили к норе Палчера.
На наш зов вышел не он сам, а его родители, и стали восхищённо рассказывать о подвиге своего сына, но когда мы спросили, можно ли Палчеру поиграть с нами, они сказали, что он в норе и наказан.
Может, они были правы, сейчас я уже сомневаюсь, что они поступили неправильно, но тогда это меня глубоко возмутило. А потом детство прошло.
И вот однажды я крался по полю и уловил запах двух лисиц. Подкравшись ближе, я увидел Палчера и… Этис, лисицу, в которую был влюблён. Они сидели рядом и мило беседовали.
Через несколько дней я снова встретил их, но на этот раз умышлено. Такие “случайные” встречи затянулись надолго. Я не знаю почему, но Этис заинтересовалась мной, и вскоре мы уже встречались только вдвоем. Я показывал ей все самые прекрасные места в лесу, ловил больших красивых бабочек, дарил редкие цветы. Она радовалась, но мысли её были угнетены. Она всё ещё была с Палчером, и постоянно боялась, что он увидит нас вместе. Эту проблему Этис вскоре взялась решить сама. Она устроила нашу с Палчером встречу.
Встреча состоялась на лесной полянке. Я давно уже превратился в комок нервов, а Мому другу было не совсем понятно моё напряжение. Он улыбался. Я не мог больше этого выносить и не дождавшись когда Этис всё расскажет, начал первый:
- Привет, Палчер. Давно не виделись. Ты знаешь, мы с тобой знакомы ещё с детства. И с Этис я уже давно вижусь.
Палчер нахмурился:
- Что ты имеешь в виду?
- Пусть Этис скажет, - едко ответил я.
Палчер посмотрел на лисицу. В его глазах был бессильный гнев, немой вопрос, на который он уже знал ответ. Он был отнюдь не глуп и всё понял. Лисица сглотнула, и проговорила:
- Ты знаешь… я тебя не люблю. Я специально устроила вашу встречу, - голос Этис подрагивал, - я люблю Волка.
Губы Палчера растянулись в широченной улыбки, до кончиков шерсти взбесившей меня. Он улыбался молча, как какой-то умалишённый, и я не выдержал.
- Отвечай же, что ты молчишь! - выкрикнул я с пеной у рта.
Лис продолжал молчать.
- Ты слышал?! Она любит меня? - выкрикнул я.
На минуту в воздухе повисло молчание, что немного смутило меня. Палчер не отвечал, и будто бы был спокоен, но в минуту всё поменялось.
- Я убью тебя!!! - выкрикнул он с пеной у рта, не двинувшись с места. Шерсть на загривке у него встала дыбом.
Я тоже зарычал, и бросился к нему, приблизившись настолько, что кроме глаз друг друга мы ничего не видели. Я слегка наклонил голову набок, осклабившись. Глаза мои блестели от злости, но взгляд был тупой ничего невидящий от накатившего гнева.
- Попробуй, - с напускным равнодушием ответил я, и Палчер бросился на меня, укусив за плечо. Я не дёрнулся, даже когда он повалил меня на землю, когда кусал меня, швырял, валял в моёй собственной крови. Я знал, что он не убьёт меня, я знал это точно, он не мог причинить горе своей лисе. Пока. Сейчас. Он всегда получал самое лучшее, и иначе быть не могло. Пройдёт несколько дней, и жажда мести возьмёт над ним верх.
Так и случилось. Спустя несколько дней он напал на меня когда я охотился. Нападение это было стремительным, и если бы небольшой просчёт, то он бы убил меня. Но мысли об убийстве преследовали не только его. Я думал об этом каждый день. Не видать нам с Этис счастья, если Палчер останется жить - решил я. И это решение стало переломным.
Ничего нельзя было продумывать заранее, именно это в первую очередь испортило бы результат нападения. Я знал только одну вещь- то, что Палчер сегодня обязательно придёт к обрыву, и проходил около последнего весь день, пока лёгкий ветерок не принёс мне запах врага. Солнце всё ещё висело на небе каким-то бесполезным тусклым диском, и немного сбивало мои планы.. Я рассчитывал напасть на Палчера в темноте, но и солнце, на самом деле, мне не сильно мешало. Я зашёл с подветренной стороны и понял, что привлекло лиса к обрыву. Практически у самой пропасти кто-то расставил силки, и теперь Палчер лакомился зайцем, попавшимся в ловушку. Я прополз чуть-чуть вперёд.
Лис обернулся. Отменный слух не мог отказать лису, но сейчас вычислить меня он мог только по звуку - ноздри Палчера заполнил пьянящий запах свежего мяса. Именно поэтому он снова вернулся к трапезе. Теперь пришёл мой черёд. Собравшись в комок, я упёрся лапами в землю, и в тоже мгновение прыгнул вперёд, вытянувшись как пружины, да так, что на земле остались восемь глубоких борозд. Моё нападение оказалось для лиса более чем неожиданным. Он не успел вывернутся из-под моих цепких лап. Я вскочил ему на спину, а он шатнулся в сторону, прямо к обрыву, неся меня на спине. Я вцепился ему в горло, пережав сонную артерию. Лис дёрнулся и обмяк, потеряв сознание. Мне осталось протащить его несколько сантиметров до обрыва и сбросить туда. Палчер летел вниз, широко раскинув все четыре лапы. Я проследил его полёт без радости и без печали, но, как будто прощаясь с чем-то…
- Теперь ты понимаешь, - добавил волк, немного помолчав, - теперь ты понимаешь, что я убил не просто лиса, я убил своего друга, друга детства. Глаза рыбы погрустнели. Она жалостливо посмотрела на сильно похудевшего лиса, и подплыла ближе к берегу. Волк вошёл в воду погрузившись в неё по живот. Рыба подплыла к его лапе прижавшись к ней своей большой клинообразной. Она молчала, молчала как обычно, но чувство её были прозрачны как стекло. Они стояли так очень долго, и лису даже уже начало казаться, что вода потеплела, будто воздух летом, а твёрдая голова рыбы стала мягкой словно лисий мех.
- Не стать, не свернуть, не забыть,
Где твой путь пусть укажет время.
Но знай, что достойным быть,
Это тоже тяжкое бремя.
Убить, и грустить перестать,
Любить, но не помнить чести,
Не стать, таким тебе точно не стать,
Идти, не стоять на месте.
Не стать, не стать, не стать, не стать, не стать, не стать, не стать…
Волк открыл глаза. Он лежал в норе, а рядом, прижавшись головой к его лапе, спал его любимая лисица. Тёплый летний ветерок проникал в нору, но Волку он казался ледяным. Ему было жарко, сердце бешено колотилось в грудь. Ему приснился самый ужасный сон в жизни, ему приснился самый главный его страх - стать недостойным своего отца. Не в силах сдерживать накативший волною ужас, лис выскочил из норы на свежий воздух, и застыл на месте. Из-за горизонта поднимался огромный пылающий круг: красный на белом-белом небе. К жизни лиса вернул ветер, что принёс запах человека. Запах доносился с озера, что находилось на любимой поляне Серохвостого. Волк ринулся туда, повинуясь какому-то таинственному чувству.
Прокравшись в высокой траве он зашёл с подветренной стороны, хотя был уверен, что человек не почувствует его запах и так, и сел в кустах. Тело его немного подрагивало от ещё не прошедшего чувства страха. Человек сжимал в руках длинную палку с верёвкой на конце и пристально смотрел на воду. Спустя два часа ничего не произошло, но Волк так и не покинул своего наблюдательного пункта. Какое-то непонятное ощущение мешало ему уйти. Кроме того воспоминания о сне не давали ему вернутся в нору, где всё было пропитано запахом ужаса.
Через пол часа что-то произошло. Волк так и не понял что именно, но внезапно человек вскинул палку, и в воздухе блеснула сребристая спина, а взгляд лиса уловил большие грустные глаза на твёрдой клиновидной голове. Лис вскочил. Рыба извивалась всем телом, махая хвостом. Человек снял её с удочки и бросил на землю. Волк метался на месте, не зная, что ему делать. Когда он очередной раз взглянул на рыбу, она была мертва, сердце его провалилось куда-то глубоко, и горло сдавило от накатившего сожаления. Она ушла, ушла навсегда, как все живые существа из его сна, навсегда оборвав связь лиса с ним. Между этим Волком и тем, больше ничего не было. Он мог бы быть таким, но всё уже по-другому, и ему таким не стать…
(эхо) стать, стать, стать, стать, стать, стать, стать, стать, стать…
